Cordelia

Dear Diary

Мой папа – один из самых важных в мире людей. Был. У меня это до сих пор еще не уложилось в голове, особенно потому, что теперь этим важнейшим человеком придется, кажется, стать мне. Человеком, без которого на все нашей планете людям будет нечего кушать. Буквально. Ведь папа делал для них для всех еду. И не только для них, но и для кучи других планет, и для храбрых солдат Империума во всех его пределах. Эта еда очень специальная, не такая, какую мы едим. Это связано с такими умными штуками, как логистика, непрерывность поставок сырья и производственные издержки, мы это еще не проходили, но папа что-то объяснял. Наверное, зря я его так невнимательно слушала, но у меня на уме были тогда одни капкейки и эклеры.

Эклеры придумал дядя Бонаграция – их и ещё всякую разную дорогую еду. У него вообще живое воображение, мама говорит, что он «подвижный». Он любопытный, дотошный, везде сует свой нос и вечно переживает, правильно ли папа нас воспитывает. У него есть свои дети – мои кузены, мальчик и еще мальчик. Их он уже правильно воспитал: старший зануда вырос в главного логиста, а младший и вовсе задрал нос - ппффф, офицер, тоже мне. Я помню, как до икоты напугала его страшной сказкой про то, что господин Сидерий превратится в настоящего паука и заползет к нему ночью. Правда, папа, когда узнал, оставил меня без сладкого на неделю и велел следить за своим языком. Но ничего, это того стоило! Так вот, дядя придумал эклеры, а мама придумала, что с ними делать. Она ужасно светская дама с безупречной репутацией, и при помощи целого штата компаньонок и сочинительниц ввела эти эклеры в моду. Папа, правда, сначала предлагал профитроли, от слова профит, но матушка пришла в ужас от получившихся «троллей»: эклер гораздо благороднее. Чтобы всё это раскрутить, ей пришлось немало попутешествовать, но это было ещё до нашего рождения. Зато теперь важные леди готовы на всякое разное, чтобы в пику соперницам поставить на свои чайные столики эти эклеры, экзотические начинки для которых приходится добывать в самых невероятных местах. В том числе они готовы выносить мозги своим мужьям, а те идут на всякие уступки и эти, как их, преференции.

Мама так верна папе, что злые языки шутят, будто бы магос Кальтенлихт собрал ее в своей лаборатории по проекту Клавдии. Глупости, конечно! Они с папой совсем разные. Да, ее тоже зовут Джованна, но мы все зовем ее Ванноцца. Да, оба они осторожные, рассудительные люди, но там, где папа способен спокойно выжидать, мама начинает тихо паниковать и беспомощно сходить с ума. Поэтому сейчас маме совсем несладко, она переживает за нас с сестрой, а утешить ее совершенно некому. Мне приходится изо всех сил делать вид, что я, папина дочка, полностью уверена в своих силах и нашем будущем, чтобы она не так переживала.

Ну да, папа что-то такое говорил про мою стрессоустойчивость, я помню. Он даже обещал, что как только мне исполнится восемнадцать, он официально примет меня на очень важную Должность, но не говорил, какую. Но вот мне уже семнадцать с половиной, а папы уже нет, и про Должность мне так никто ничего и не сказал. Я думала, может, это будет что-то, связанное с Лицеем? Это где готовят специалистов для наших фабрик и ферм. Меня несколько раз приглашали там говорить напутственное слово и всякие лекции – правда, я сама еще только учусь, но не в Лицее, а дома. Каждый день по пять часов за учебным когитатором, это же застрелиться! Хорошо, что у меня есть Людмила, с ней не так скучно всё это мурыжить. Она хоть и младше, но ужасно умная, и не зануда, и совершенно не капризуля, в отличие от сестрицы Франциски, которая путается под ногами, требует внимания и даёт посторонним людям повод сплетничать о том, что папа нас неприлично балует. В девять лет можно уже иметь хоть какую-то сознательность! Хоть для вида.

Нет, ну он действительно нас балует. Баловал. Даже не верится, что он больше не возьмет нас кататься на яхте по полям из водорослей, из которых делают эти, как их, загустители и стабилизаторы, или не приедет из какого-нибудь путешествия с кучей экзотических подарков. Уезжал он часто, ну потому что многие дела надо вести лично – важные переговоры, например, или важные доставки важных грузов. И вообще, у него были Обязательства – он это говорил так веско, что мама сразу умолкала.

Меня папа с собой в эти путешествия <не брал> [брал в безопасные, поправить], потому что там очень опасно. Зато всегда разрешал подниматься на «Сирену», пока она была на Фиоренце. Там ужасно интересно и страшновато, как в старых сказках про странный домик, который заблудившиеся дети находят в лесу. Самое классное там – это либрарий с кучей книг и старых карт, которые можно рассматривать. Раньше мы с сестрой и кузенами тайком утаскивали их и играли в эксплораторов в оранжерее, сделанной по образу и подобию всей планеты. Иногда даже болтались по остальному кораблю - к сожалению, нас спалили, потому что мне к прическе прицепилась какая-то мерзкая пиявка. Добрый папа не наказал, строго сказав маме: лучше пусть читает. Но вообще шляться как попало по кораблю без сопровождения нельзя, это я усвоила после той пиявки. Франциска за сопровождение не считается, плакса и ябеда. А Людмила – считается, у нее ответственность.

Ещё на «Сирене» есть офицеры – это экстра-важные люди, к ним вообще не подойти по большей части. Не все такие, справедливости ради, – с Гладией мы, например, даже подружились, когда я стала постарше и поспокойнее. А до этого она во мне, боюсь, видела только источник головной боли… С остальными мне еще только предстоит подружиться, но пока меня даже в кают-компанию к ним не пускают. Однажды пригласили для всеобщего представления команде, в самый первый раз, как папа взял с собой на борт, и всё. Зато я увидела, что папу они все уважают. И еще – что он уважает их. Даже странно было, как такой самостоятельный и важнейший папа смотрит на них и ждет их реакции. Обычно он так смотрит только на маму, на дядю и на Клавдию.

Правда, последние года два он и на меня так смотрел – особенно когда приезжали всякие свататься. Вообще не понятно, зачем приезжали и на что надеялись, – ведь есть же папа. Зачем мне кто-то еще, если есть папа? Правда, теперь его нет… Смерть – это очень плохая вещь, даже хуже, чем старый толстый муж.